На Земле существует всего несколько мест, изменившихся настолько сильно и быстро, как узкая арка островов, расположенных там, где Тихий океан встречается с Беринговым морем.

Алеутские острова — посредине неизвестности. Ни туристов, ни круизных лайнеров, ни чартерных маршрутов, ни уютных гостиниц — ничего. В тихий день, когда бурное море и ветер затихают, можно услышать дыхание касатки.

Но присмотритесь, прислушайтесь. Чего-то не хватает.

Где сивучи, упитанные и счастливые, дремлющие на скалах и покрикивающие на своих детенышей? А лохматые каланы, грызущие морских ежей?

Что случилось с многочисленной братией камчатских крабов и креветок и косяками серебристой корюшки? А где пышная морская растительность, подводные леса бурых водорослей — пища и убежище рыб?

Подобно внезапному и свирепому арктическому шторму, какой-то мистический феномен изменил этот удивительно живописный архипелаг в 1300 миль длиной всего лишь за несколько лет.

Огромная субарктическая экосистема разрушается. И никто не знает почему.

Внезапные изменения в заливе Аляска и в Беринговом море заставили «разношерстную» команду мужчин и женщин попытаться разгадать эту невероятную природную загадку. Практически одни в забытой Богом глуши, ближе к Сибири, чем к Анкориджу, они прятались от орлов и каланов, боролись с ураганными ветрами, переживали землетрясения и шторма. И каждый год снова возвращались сюда, взбудораженные алеутским парадоксом.

Если такая прочная и изолированная экосистема разрушается, может ли быть в безопасности любое другое место на планете Земля?

Джим Эстес, морской эколог из Санта Круз (Калифорния) посещает Алеутские острова вот уже в течение 30 лет, изучая популяцию каланов, которая когда-то была самой многочисленной и благополучной на земле. Три года назад Эстес понял, что каланы здесь практически исчезли.

Невозможно было найти ни одной туши, никаких следов. Каланы не голодали. Они не были больны. Их просто не было.

Во всем заливе Аляска и, вероятно, в Беринговом море тоже баланс «жертва-хищник» был нарушен. Столь стремительная трансформация получила название «режимный сдвиг». Воды, некогда кишащие тюленями, каланами и крабом, теперь изобилуют акулами, минтаем и морскими ежами.

Нет такой особи, которая не пострадала бы.

«Вы представить себе не можете, как все здесь было по-другому 10 лет назад, — сказал Эстес во время последней экспедиции. — Никто никогда не видел упадка такого масштаба за такой короткий период на такой огромной территории».

Шаг за шагом, в течение последних трех лет ученые начали приближаться к разгадке. Немногочисленные улики указывают на что-то почти неощутимое, произошедшее в океане в 1977 году. Но версии получаются больше тревожными, чем удовлетворительными, скорее сомнительными, чем убедительными. Кажется, что океаническая цепь жизни соткана из тончайшего шелка. Если удалить одну нить, разрушится все. И, возможно, никогда не станет единым целым.

Тим Тинкер, облаченный в мешковатый оранжевый костюм, свешивается с носа 25-футовой лодки, которая огибает изрезанный берег острова Адак.

Шторм закончился, и августовское небо стало опять ясным и чистым.

Горы Адака, глядящие в атласно-голубое небо и любующиеся туманом, белым словно хлопок, покрыты роскошным шерстяным покрывалом из мха. Зелень сверкает так ярко, что кажется — она может светиться в темноте.

В небе гордо парит орел, и черно-белые топорки скользят по поверхности моря, перебирая оранжевыми лапами в теплой воде.

Тинкер достает бинокль, направляя его на скалистые рифы. Вот уже девятый год он считает алеутских каланов для ежегодного отчета. Он тщательно осматривает риф и поднимает один палец руки в рваной шерстяной перчатке.

Айрис Фараклас, помощник, делает заключение: один калан.

За час Тинкер, морской биолог из Санта Круз, и его коллега Брайан Хатфилд насчитали только пять каланов и двух тюленей.

«В прежние времена, в начале 90-х, мы бы, вероятно, уже увидели 500 каланов, — говорит Эстес, — а теперь мы проходим многие мили, не видя ни одного животного».

В этот день они пройдут 200 миль вдоль побережья, обнаружив лишь 171 взрослого калана и 29 детенышей.

Если бы каланы могли мечтать, они бы точно мечтали о таком месте, как остров Адак, расположенный в самой середине Алеутской цепи. Обилие еды. Множество убежищ. Но каланов здесь нет.

В 80-х годах на островах было 100 тысяч каланов.

Сегодня их осталось всего около 6 тысяч. В период с 1992 по 2000 год популяция уменьшилась на 70 % — темп снижения, являющийся беспрецедентным для популяций морских млекопитающих в мире.

«Что действительно ужасает, так это то, что Алеутские острова всегда считались оплотом популяций каланов», — говорит Роза Михан, руководитель отдела морских млекопитающих в Службе охраны рыболовства и дикой природы США в Анкоридже.

«В одночасье с лица Земли исчезло 80 % мировой популяции каланов», — говорит Михан.

Теперь калан — кандидат в список исчезающих видов.

В 1995 году, когда ученые заметили первые признаки снижения популяции, Тинкер и Эстес, специализирующиеся в области биологии и поведения каланов, стали искать какие-нибудь признаки заболевания, голода или репродуктивных трудностей. Но не нашли.

Пару лет они были сбиты с толку. Если тысячи каланов умерли, где их останки?

И тут Тинкера осенило: возможно, животных съели. Съели касатки.

Эстес сперва не поверил. Для касаток — этих прожорливых хищников — каланы лишь закуска.

Эстес вспомнил, как наблюдал одиноких касаток, прячущихся около берега. И казалось странным, что большинство выживших каланов находились в небольшой лагуне на Адаке, недоступной для касаток. Он решил проверить свою гипотезу.

В 1997 году Эстес и Тинкер нашли на острове Амчитка мертвого калана и отвезли его в Калифорнию. Там их коллега измельчил тушу калана, подсчитал его калорийность и сравнил с количеством калорий, потребляемых одной касаткой.

Оказалось, что четыре касатки, а точнее 3,7, могли съесть 40 тысяч каланов за пять лет.

«Мы были ошарашены», — вспоминает Эстес.

Но ведь касатки жили с каланами на Алеутских островах в полной гармонии тысячи лет. Почему вдруг каланы стали для них основной пищей?

Чтобы найти ответ, биологи вынуждены были восстановить все звенья пищевой цепи одно за другим.

Касатки традиционно питались сивучами и тюленями, богатыми высококалорийным салом. Но популяция сивучей, самых больших морских львов в мире, в конце 80-х стала резко снижаться. То же самое происходило и с тюленями.

К 1992 году каланы оставались единственной многочисленной популяцией морских млекопитающих на Алеутских островах. Касатки в погоне за калориями, видимо, были вынуждены поменять свой объект охоты.

Эффект не заставил себя долго ждать.

Уменьшение количества каланов привело к резкому росту популяции морских ежей. Теперь каждую пядь океанического дна населяет около ста этих колючих зеленых существ.

Ежи, в свою очередь, принялись пожирать бурые водоросли.

В 1993 году заросли бурых водорослей можно было обнаружить на глубине 20 футов, и они были настолько густые, что часто затрудняли судоходство. «Сейчас бурые водоросли можно найти только вдоль берега на глубине около трех футов», — сокрушается Бренда Конар, биолог Школы рыболовства и океанографии в Фэрбэнксе.

Вслед за раскидистыми подводными садами исчезли окуни, брюхоногие моллюски и другие создания, использовавшие водоросли в качестве пищи, убежища и места размножения. Некоторые местные морские птицы, в основном топорки и моевки, стали испытывать недостаток в рыбе.

Пример Алеутских островов доказывает, что одно незначительное изменение в экологии региона может, подобно цунами, повлиять на всю океаническую систему.

Где-то в пищевой цепи должна была возникнуть путаница. Но только где, ученые не знали. И, что важнее, кто или что виновато в этом.

Алеутский регион — динамичное, постоянно изменяющееся место. Туманы сменяются ураганными ветрами. Окружающая среда Алеутских островов, однако, не настолько изменчива, как погода. Ведь эволюция экосистем обычно протекает медленно.

«Я не встречал больше подобных «сальто-мортале» в природе», — говорит Брюс Райт, сотрудник Национальной службы морского рыболовства на Аляске.

«Такие внезапные и стремительные экологические изменения обычно происходят только по вине человека, — говорит Девид Линдберг, биолог из Калифорнийского университета, Беркли. — Если бы эти изменения имели естественное происхождение, животные и растения Алеутских островов смогли бы найти способы защиты».

Ученые исследуют множество факторов, которые могли бы привести к алеутскому несчастью: глобальное потепление, перелов, загрязнение.

Оглядываясь назад, они предполагают, что все началось в 1977 году с изменения средней температура воды в заливе Аляска. Тогда она поднялась на 2 градуса Цельсия.

Арктика особенно чувствительна к климатическим изменениям.

Последовательность событий, по их предположениям, была следующей.

Потепление воды привело к исчезновению чувствительного к температурным изменениям планктона. За ним последовали мельчайшие веслоногие ракообразные и криль.

Креветка и краб, наряду с корюшковыми — мойвой и сельдью, лишенные пищи, должны были исчезнуть следом, вызвав резкое увеличение популяции минтая и трески.

Некогда широкомасштабная добыча креветки и краба в конце 70-х прекратилась. В то время огромные рыболовецкие траулеры на Аляске переключились на добычу минтая и трески для американских и японских потребителей.

В середине 80-х появились проблемы и у морских млекопитающих.

Снижение численности корюшковых пород привело к разрушению популяций тюленей и сивучей, утверждает морской биолог Кэти Фрост из Департамента по рыболовству и охоте штата Аляска. Корюшка очень калорийна, и без нее детенышам морских животных практически невозможно выжить зимой.

Но лосось любит теплую воду. Популяция лосося возросла, привлекая акул, питающихся им, а также тюленями и сивучами.

Внезапно Алеутские острова превратились в логово хищников, опасных для морских млекопитающих.

Однако остальная часть аляскинской территории избежала режимного сдвига. Это произошло, по-видимому, из-за того, что в водах вокруг побережья Аляски проходят различные океанические течения, температура которых не повышается.

Коммерческая добыча минтая и трески могла привести к сокращению рациона млекопитающих. Федеральный суд США вынес запрет на коммерческое рыболовство в районе Алеутских островов, пытаясь защитить сивучей. До введения запрета почти каждая рыбина, продававшаяся в американских магазинах, была выловлена в алеутских водах.

Рыбаки на Аляске говорят, что несправедливо обвинять во всем их.

Минтая еще достаточное количество, считают они, а мойву и корюшку, так необходимую сивучам, они никогда не ловили. Но экологи утверждают, что сейчас траулерами выбирается вся рыба подчистую.

Алеутские острова настолько непредсказуемы, что ученые могут никогда не разгадать всех биологических хитросплетений, происходящих здесь. Доказать или опровергнуть свои теории.

«Людей раздражает, когда вы не даете им прямого ответа, — говорит Фрост. — Но это действительно невероятно сложное место, а биология такая уклончивая наука. Животные как люди. Чего-то всегда не хватает… Иногда ты ищешь, ищешь — все без толку, и вдруг — все становится ясным».

Некоторые эксперты полагают, что произойдет обратный сдвиг, и морские млекопитающие вновь будут преобладать над акулами и минтаем. Но даже если все элементы экосистемы: рыбы, каланы, сивучи, бурые водоросли — восстановят свои популяции, Алеутские острова никогда не станут прежними.

Как узор в калейдоскопе, который никогда не повторяется.

«Я не доживу до этого», — роняет Эстес.

Перевод Татьяны ЛИХАЧЕВОЙ