Все лето лихорадило Дальний Восток в ожидании большой рыбы. Прогнозы ученых были просто фантастическими — профессор Шунтов, действительно большой специалист по минтаю, прогнозировал возможные выловы горбуши на Западной Камчатке до 150 тысяч тонн, а по всему Дальнему Востоку — все триста тысяч. Камчат-ские ихтиологи трижды поднимали планку своих прогнозов. Горбушевый ажиотаж охватил и сахалин-скую рыбохозяйственную науку.

Что же тут говорить о рыбаках, переживших уже западнокамчатские горбушевые путины 1996 и 1998 годов, когда вылов зашкаливал за сто тысяч тонн, а горы тухлой рыбы — эти тленные памятники нашей отчаянной способности из любой конфетки делать добротнейшее дерьмо — смердели на всем технологическом пути от вылова до обработки на протяжении почти трехсот километров, связывающих камчатский лососевый Клондайк (реку Большую) с метрополией — рыбацкой столицей Камчатки. Рыбаки, конечно, переживали просто невиданный подъем творчества — буквально на пустом месте или в брошенных нежилых домах, сараях создавались как кустарные икорные цеха, так и современные рыбоперерабатывающие заводы, в том числе даже рыбоконсерв-ные, строились мощные холодильники, воздвигались рыбомучные установки, о существовании которых камчатский берег не знал даже в лучшие свои времена. Рыбаки закладывали машины, квартиры, занимали деньги у родных и близких, чтобы вложить все свое состояние в рыбу. Ибо ждали, что рыба будет большая. А с хорошей рыбы плохой ухи не бывает. Значит, будет и навар.

Горбушевая лихорадка охватывала все большее и большее количество людей. Страсти накалялись. Помня о безлимитном лове в 1996 году, когда вся Камчатка порола горбушу на икру, и 1998 год, когда ловить могли — тоже без ограничения — только те, кто имел первичный лимит, рыбаки бросились всеми правдами и неправдами пробивать себе эти первичные лимиты, полагая, что таким образом они получат стопроцентную гарантию выхода на большую или даже очень большую рыбу.

Для администрации Усть-Большерецкого района такого рода ходоки за счастьем были самим счастьем — под договор о будущем лимите они готовы были выполнить любую работу, решить любую проблему района, районного центра, самой администрации. Лимиты, которых еще и в помине не было, начали раздавать еще в 1999 году, когда молодь горбуши только-только скатилась в море и отправилась на океанские пастбища нагуливаться. За год перед путиной-2000 число рыбопромышленных предприятий в бассейне реки Большой со 150 выросло до 240. То есть нарастал большой скандал — люди чувствовали, что добром это не кончится, но лихорадка мутила сознание и никто ничего и никого не хотел понимать.

Чем все это кончилось? Большими разборками, скандалами — и всеобщим пролетом.

Камчатка все эти дни большой путины жила только одним — БЫТЬ ИЛИ НЕ БЫТЬ БОЛЬШОЙ РЫБЕ. Быть или не быть — вот в чем, действительно, был вопрос из вопросов. А чем еще можно было заполнить свои мысли в эти дни, если люди ни о чем другом просто не могли думать — решалась их судьба, судьба родных и близких.

Позже можно будет услышать: рыбалка — это риск, русская рулетка. Но это говорили те, кто все-таки нашел свой маленький, но денежный камешек, самородок. Проигравшие были подавлены, ожесточены на весь свет и взывали к отмщению.

Поэтому, когда 14 сентября Камчатская областная администрация собрала «круглый стол» по итогам лососевой путины 2000 года, я полагал, что будет очень большой шум, выяснение отношений, разоблачения. Оснований для таких опасений было предостаточно — камчатская пресса муссировала эту тему с таким жаром, с таким гневом, что просто страшно становилось. Мнения самых разных специалистов, не говоря уже о непрофессионалах, разделились на такие острые противоположности, что ими, как осколками стекла, можно было зарезать оппонента.

И что бы вы думали — это заседание, проходившее в переполненном до отказа зале областной администрации, начавшись в 11 часов, к 15 уже по просьбе присутствующих подвело черту — выговорились до отказа.

Какой же общий, я подчеркиваю, ОБЩИЙ вывод последовал в итоге?

Не поверите! Прогноз науки на подход большой рыбы оправдался на 100 процентов. Практически вся рыба, которую необходимо было изъять, была выловлена рыбопромышленниками Камчатки. Производственных потерь практически не было. На нерест в реку Большую зашел необходимый для воспроизводства оптимум — примерно восемь миллионов производителей. То есть путина-2000 закончилась победой, а не поражением.

Я представляю сейчас недоуменные лица своих читателей, вопрос в их глазах: как же так, а нам говорили, мы читали, видели по телевизору, слышали по радио. Кто же, наконец, врет, а кто говорит правду? Сосед из подъезда, который горбатился всю путину и не заработал себе даже на то, чтобы вернуться домой на рейсовом автобусе, брошенный своими хозяевами на песчаной косе в лимане реки Большой, продуваемой сырыми морскими ветрами? Депутат областного Совета, поднявший проблему разорения береговых предприятий в бассейне реки Большой на втором всероссийском телевизионном канале? Администрация Усть-Большерецкого района, чаяния которой были любой ценой залатать дыры в социальной сфере — починить, отремонтировать, восстановить? Администрация области, задачей которой было не допустить тех потерь, что случились на промысле горбуши в 1996 и 1998 годах?

Нет, все они говорят правду. Никто, по большому счету, не врет. Так, или почти так, оно все и было. Не сошлись только эти многие правды в одну. Не стали они ОБЩЕЙ ПРАВДОЙ. Потому что лихорадило людей, сжигал их азарт, и не могли они услышать друг друга, на разных языках разговаривали.

Теперь, когда время прошло, страсти поостыли, разум прояснился, оказалось, что все-таки была и общая правда, была общая линия, которой следовала вся рыбная отрасль Камчатки, вырабатывая определенную стратегию и, соответственно, новые критерии.

Что было главным для путины-2000? Не допустить выброса горбуши.

Почему и в 1996 и в 1998 годах рыбаки не смогли не допустить этого? Потому что горбуша шла очень мощным валом и в очень короткие сроки — буквально в течение двух-трех недель. Остановить ее в те годы не успевали — поэтому, чтобы не переполнить нерестилища и не погубить урожай следующего четного года, разрешали пороть рыбу на икру и тушки выбрасывать на помойку (пусть и специально для этого отведенную).

Полностью перекрыть сетками лиман и закрыть ход горбуши в реку было невозможно. Река Большая потому так и называется, что это очень большая по дальневосточным меркам река. И достаточно полноводная, и глубокая.

Следовательно, этот горбушевый вал нужно было останавливать в море. Соотношение вылова в море и реке, по мнению специалистов, должно было быть 70 к 30. Это оптимум. Чтобы этого оптимума по Западной Камчатке достичь, нужно было выставить в море 125 неводов. В 1996 году было выставлено 46 неводов. И горбуша заполнила реку до краев, а затем — уже выпотрошенная — карьеры и ямы вокруг реки на многие десятки и даже сотни километров. В 1998 году — 89. И вновь были горы потрошеной рыбы. В 2000 году было выставлено ровно столько, сколько считали необходимым. И не было тех смердящих пирамид. Может, где-то еще и были, но, по мнению одного из выступавших за этим «круглым столом», такого и быть не может, чтобы совсем их не было — на практике просто быть такого не может, чтобы какая-то часть скоропортящегося продукта не испортилась по одной из множества самых объективных причин. И взяли в море 70 процентов. Сняли тот самый пик в подходах, когда не было никакого другого выхода, кроме уничтожения во имя будущего. Того самого пика, последствия которого мы не могли без содрогания видеть на экранах телевизоров, когда нам показывали горбушевые путины прошлых лет.

А в самой реке взяли те самые 30 процентов, которые и определялись по стратегии рационального промысла. Те самые 30 процентов, которые и планировали взять. Те самые 30 процентов, под которые и давали лимиты всем речным рыбопромышленным предприятиям, получившим добро на промысел в реке.

Так почему же случилось то, что случилось? Да потому, что, как муссировалось в этом большом зале, невозможно на одну среднестатистиче-скую лошадь посадить десять среднестатистических всадников. И если с одним среднестатистическим всадником среднестатистическая лошадь будет среднестатистически скакать, с двумя — шагать, с тремя — волочить ноги, то с большим количеством желающих на ней прокатиться эта лошадь ноги свои уже протянет.

Так и на реке Большой, где в 1996 году было 100 рыболовецких бригад, в 1998 — 150, в 2000 — уже 240. И при этом каждый, имея лимит в двадцать–тридцать тонн, рассчитывал на большую рыбу, на безлимитный лов, и, в конечном итоге, только на икру, как это было прежде. Но этого, к счастью, не случилось. Или к несчастью? Вот ведь как все переворачивается, когда на одно и то же смотришь совершенно с противоположных точек зрения.

Большой рыбы в реке Большой не было, потому что для этого было сделано все, что возможно: выставлены невода и созданы условия для приемки (крупным рыбопромышленным компаниям Камчатки было разрешено выставить девять собственных неводов, чтобы отрегулировать приемку в море и заинтересовать компании — они, в свою очередь, выставили 54 производственных рефрижератора и плавбазы). Всего же на приеме горбуши на Западной Камчатке работали 18 производственных рефрижераторов и 19 плавбаз, которые приняли 64,9 тысячи тонн. Река Большая дала 21,3 тысячи тонн. То есть большая рыба действительно была. Прогноз оправдан.

И не только прогноз — оправдано еще и доверие, которое было оказано Дальневосточным рыбохозяйственным Советом администрации Камчатки. А дело вот в чем. По итогам тех путин, где Камчатка потерпела фиаско, приморские рыбопромышленники вышли со своим предложением на ДВРХС — ловить горбушу тралами в Курильских проливах, где, действительно, образуются крупные промысловые скопления. Можно было предложить и дрифтерный лов, и кошельки. Приморцы предложили тралить горбушу. И таким образом взять те самые тридцать тысяч тонн, которые, как предполагают, были камчатцами загублены на помойках и свалках.

Администрация давала себе полнейший отчет в том, чем все это может кончиться для Камчатки — все те береговые предприятия, которые возникли на Западной Камчатке в последние годы, обязаны, в первую очередь, горбуше. Но и от горбуши же зависят в первую очередь. Если сейчас изменить стратегию промысла, то камчатский берег, как это уже было, снова, в третий раз за историю рыбацкой Камчатки, будет брошен. Поэтому администрация доказала на ДВРХС, что Камчатка в 2000 году готова работать без потерь. Сомневающихся было много. Даже на Камчатке. И в большей степени именно на Камчатке — потому с таким вожделением ждали подходов большой рыбы в лимане. И это сомнение стоило многим очень дорого.

Конечно, было множество различнейших нюансов, ошибок, просчетов, накладок. Безусловно. Как в любом живом, горячем деле, требующем скорого, если не мгновенного, решения. Было много высказано обид за этим «круглым столом», много различных мнений и предложений по стратегии промысла на разных побережьях Камчатки, в разных реках, на разных объектах промысла.

Это был деловой и заинтересованный разговор. Почти без истерик, почти без эксцессов. Или чуть-чуть с истерикой, чуть с эксцессами. С заковыристыми вопросами и риторическими, с обидой на все и на всех и с обидой на самих себя. С ответами, иногда сквозь которые холодно веял научный снобизм, а чаще — откровенными и подробными.

Я не касаюсь их в этом отчете, потому что эти вопросы — наша повседневность. Разобрались в главном. Спокойно и рассудительно. Вот это и радует. Значит действительно рождается новая стратегия промысла, которую можно уже совершенствовать, усложнять или упрощать, доводить до ума, чтобы она служила интересам как можно большего числа людей и не выбрасывала никого из игры.

Тогда и одну общую правду трудно будет уже разбить на множество разных осколков.