А было ли у них прошлое? Ведь не даром говорится, что когда люди не помнят своей истории, они обречены повторять ошибки прошлого и тем самым лишают себя достойного будущего. Есть еще и другое выражение — трагедия, безумно повторяясь, превращается в фарс.

Что же было в прошлом рыбной отрасли нашей страны?

Великая тайна, которая со всем тщанием скрывалась как от собственного народа, так и международной общественности.

Что же за тайна такая, спросите вы. Отвечу — экологические, а вслед за ними экономические катастрофы, о которых большинство россиян никогда даже и не подозревало. И не только тех россиян, что жили и живут вдали от моря, но самих рыбаков, которые знать не знали и ведать не ведали, что творят. Оказалось, как становится понятным сегодня,- творят свое нерадостное будущее.

Да-да, в безбедном Советском Союзе, который твердо стоял на позициях второй рыболовной державы мира, творилось нечто странное и страшное.

Странное заключалось в том, что Советский Союз отказался от развития собственного прибрежья и бросил это прибрежье на произвол судьбы.

А страшное — в той уничтожительной поступи рыбной отрасли, которая армадою рыбопромыслового флота наваливалась на тот или иной богатейший рыболовный район мира и уничтожала его.

С точки зрения государственной политики тех лет не было ничего ни странного, ни тем более страшного, ибо все и вся в стране Советов было подчинено интересам Его Величества ПЛАНА и его Высочества ВАЛОВОГО ПОКАЗАТЕЛЯ.

Все это — и странное, и страшное — видится нам уже из будущего. Того будущего, что пришло, и которое для нас является сегодняшним, омраченным горьким опытом вчерашнего.

Стратегия рыбной отрасли СССР (по крайней мере тенденции, заложенные в эту стратегию) складывалась примерно одинаково для разных регионов Союза, поэтому то, что мы будем говорить о Дальнем Востоке, по сути, относится и к калининградским и к мурманским рыбакам.

Что же происходило?

До середины пятидесятых годов развитие рыбной промышленности Дальнего Востока было крепко-накрепко привязано к берегу, ибо основу основ дальневосточного промысла составляли лосось, сельдь и треска. Лосось и сельдь ловили с берега закидными и ставными неводами, а треску — переметами (ярусами) с ботов, а позже с небольших деревянных судов типа «кавасаки», но тоже в самой непосредственной близости от побережья.

Берег в этот период стремительно развивался: строились рыбоконсервные заводы и рыбоперерабатывающие базы, один за другим возникали новые населенные пункты — поселки рыбаков и рыбопереработчиков. И что самое главное — развитию основной, рыбной, отрасли подчинялись в те годы интересы всех остальных (сопутствующих) отраслей народного хозяйства.

Это особенно наглядно представлено в истории развития главного рыбопромыслового района тех лет — Камчатского.

В 1927 году создается Акционерное Камчатское общество. А в 1932 году в составе АКО было уже 16 рыбокомбинатов с восемью консервными заводами, пятью жиромучными участками, пятью тресколовными и тремя сельдевыми базами.

И ведь не временные хиленькие сооружения возводили тогда для промысла и обработки рыбы (как, допустим, сейчас, на той же Камчатке в период лососевых путин, хотя подходы рыбы порой, как, например, в 1998 году, в несколько раз превышают те пики подходов горбуши на нерест, что были в 30-х годах). Построенный в 1927 году первый рыбоконсервный завод в устье реки Камчатки имел 8 технологических линий (за 8-часовую смену выпускалось 288 тысяч банок консервов). В 1929 году рядом построен второй завод на 7 линий. И так далее. В 1936 году было построено уже 16 подобных заводов.

Одновременно возникали новые отрасли хозяйства, которые ЦЕЛИКОМ И ПОЛНОСТЬЮ были подчинены интересам развития рыбной промышленности края: чтобы накормить людей, создавалось сельское хозяйство; чтобы строить жилье, боты, кунгасы, «кавасаки» — лесная промышленность и так далее. Даже геологи были в структуре АКО и работали на отрасль, а не против нее, как сегодня. Впрочем и все остальные сопутствующие отрасли, став самостоятельными, в конечном итоге стали работать против той, что была и остается главной, основополагающей.

Почему? Потому, что они, едва появившись на свет, стали жить и развиваться по тем законам, которые были естественными для России ХХ века. А это были законы отрицания здравого смысла.

На Камчатке, помимо советской рыбной промышленности, параллельно развивалась и рыбная промышленность Японии: примерно пятьдесят на пятьдесят. Советский Союз был связан по рукам и ногам кабальным договором и потому делал все возможное и невозможное, чтобы стряхнуть с себя вериги и вышвырнуть конкурентов с Камчатки. Вроде бы нормальный принцип нормального государства. Но он был доведен до абсурда задачей любой ценой переплюнуть японцев, которые хозяйничали на камчатском побережье с начала века.

Именно тогда — в 30-40-е годы — по причине этого самого абсурда, который лежал в то время в основе решения любой государственной задачи, был впервые нарушен один из главных законов, определяющих рациональные принципы рыболовства,- закон сбалансированности составных частей отрасли — как явных (добыча и переработка), так и скрытых (рыбохозяйственная наука и рыбоохрана). Освоение природных ресурсов (нарастающее в геометрической прогрессии) не основывалось на конкретных рекомендациях науки по состоянию сырьевой базы и не руководствовалось никакими принципами регулирования рыболовства и охраны рыбных запасов. Ни наука, ни рыбоохрана, по большому счету, не интересовали рыбную отрасль НИ ТОГДА, НИ СЕЙЧАС. Они мешали решению грандиозных задач выполнения великих планов строительства коммунизма.

И потому приближение экологической катастрофы стало неизбежным.

Судите сами, в 1945 году, когда АКО было упразднено и на его основе создали Главное управление рыбной промышленности Камчатки, Главкамчатрыбпрому были переданы 40 рыбокомбинатов, 45 рыбоконсервных заводов и более 60 рыбозаводов.

При этом доля морских уловов не превышала 7 процентов.

Заводы просто-напросто задохнулись от хронической нехватки сырца — а монополия была, конечно же, за лососем. Рыболовецкие колхозы, увеличив промысловую нагрузку на лососевое стадо, добились обратного эффекта — запасы рыбы стали стремительно сокращаться и упали более чем в одиннадцать раз. Та же участь ждала впоследствии и сельдь, когда руководители Минрыбхоза СССР попытались решить проблемы выполнения государственного плана по добыче рыбы в дальневосточных водах за счет нее.

Результат — береговая рыбная промышленность Камчатки в середине пятидесятых годов практически перестала существовать. К середине 70-х годов из 12 оставшихся береговых рыбоперерабатывающих предприятий области 6 были убыточными. Не поднялись эти заводы из руин и в 90-е годы. И это на Камчатке, в реки которой приходит на нерест самое крупное в мире стадо тихоокеанских лососей!?!

Почему ничего не изменилось, когда в семидесятых годах запасы лосося вновь поднялись, а в девяностых мы — с ужасом!- видим просто невиданный (рекордный за минувшее столетие) рост численности горбуши?

Потому что из одной крайности мы шарахнулись тогда в другую: махнув рукой на развитие берега — справедливее сказать, поставив на нем крест,- руководство рыбной отрасли страны, а точнее, отраслевой отдел ЦК КПСС, приняли решение о развитии океанического рыболовства.

И на эти цели Советский Союз выложил такие денежки, какие больше, наверное, в самых волшебных снах даже и представить себе невозможно. За кратчайший срок был создан крупнейший в мире промысловый флот, каждое новое поколение которого вошло в историю рыбной промышленности России очередными экологическими трагедиями мирового значения.

Именно флоту рыболовных сейнеров и средних траулеров принадлежит главенствующая роль в уничтожении в 50-х годах западнокамчатской трески и камбалы, пенжинской сельди. В 60-х — он же истребил и знаменитую олюторскую сельдь.

А потом мы пошли гулять по заграницам.

В 60-х флот средних и больших траулеров СССР уничтожил запасы красного окуня и желтоперой камбалы в Аляскинском и Бристольском заливах.

На «счету» больших морозильных траулеров в 60-70-е годы практически навсегда исчезнувшая гавайская пристипома и основательно подорванные запасы калифорнийского хека.

В чем причина этих экологических катастроф в море? Во все той же разбалансированности системы отрасли — нарушении законов здравого смысла. Но если на берегу нас «подвело» отсутствие сырца, то в море все было наоборот: мы <захлебнулись> от переизбытка рыбы.

Рыбная отрасль Советского Союза работала на АБСУРД, будучи больна, как и вся страна (клинический диагноз — ГИГАНТОМАНИЯ). Она извлекала из океана тысячи и тысячи тонн рыбы, а затем или сразу выбрасывала эту рыбу обратно в океан или, доставив ее на берег (преодолев при этом десятки тысяч миль и столько же тысяч километров), выбрасывала рыбу на здешние помойки, потому что ее невозможно было есть. Лучшее, что мы умели из нее производить — удобрения, или тук, рыбную муку. Всесоюзные рекорды ставились именно на этом виде «рыбопродукции». И получали за это высокие звания Героев Соцтруда.

Потому-то и было запрещено не только что-либо говорить, но даже просто случайно «вякать» по поводу творимого — последствия могли быть самые неприятные. Потому-то рыбаки приходили в родной порт только героями, считая все, что происходило в море, обычной рядовой повседневностью, на которую не стоит обращать никакого внимания. В кармане была толстая пачка денег — и можно было не задумываться о завтрашнем дне.

А об их каждодневных героических буднях трубили по радио, кричали на телевидении, писали в газетах. Об этом слагали стихотворения, лучшие из которых клали потом на музыку,- и это были любимые песни тех лет:

Потому дальневосточники, работающие на берегу и воспитанные на героике рыбацкого труда, и представить себе не могли, что десятки тысяч тонн сельди или камбалы, окуня или пристипомы, сайры или иваси денно и нощно «майнались» — то есть выбрасывались — за борт. В те годы только во «вражеской» прессе появлялась очередная, как нам внушали, «клевета» о том, что советские рыбаки загадили выброшенной с промысловых судов тухлой рыбой лучшие пляжи Калифорнии и Гавайских островов.

Но тогда еще не был завершен период «холодной войны», и на проступки советских рыбаков московские руководители смотрели снисходительно, если не доброжелательно: подумаешь, подкузьмили проклятым империалистам. Но ведь в конце семидесятых, когда нас выгнали из исключительных экономических зон других государств (где мы добывали более пятидесяти процентов всех тех миллионов тонн, что кормили страну хотя бы в так называемые «рыбные» дни) и мы вернулись к родным дальневосточным берегам, РОВНО НИЧЕГО НЕ ИЗМЕНИЛОСЬ — с тем же ожесточением рыбаки-дальневосточники приступили к уничтожению национальных богатств России.

И снова об этом ни строчки, ни полстрочки ни в газетах, ни в книгах, ни слова по радио и телевидению. А десятки тысяч тонн минтая, переливаясь в валовые показатели, превращались во все то же удобрение для полей или в продукцию, которой брезговали даже голодные кошки. А те, что не переливались в показатели, выбрасывались за борт. И так изо дня в день, из путины в путину, из года в год.

Нам еще только предстояло в девяностых годах открыть для себя нечто сверхестественное из возможностей рыбопереработки — выпуская, допустим, филе минтая, или превращая этот — в недавнем «не пищевой», «технический» — минтай в сурими (из которого японцы делали и делают деликатесные крабовые палочки). Но это уже лирика.

Проза же заключается в том, что в течение десятилетий все, что происходило (да и происходит) на рыбном промысле в море-океане оставалось (и остается) тайной. Тайной за семью печатями. Тщательно всеми скрываемой. Практически недоступной для широкой общественности как в период тоталитарного застоя, так и в период демократической перестройки.

Ничего, по большому счету, так и не изменилось. Ничего! Здравый смысл как отсутствовал, так и отсутствует. Единственное, что при равной итоговой сумме изменились слагаемые — снова, как и в период береговой экологической катастрофы, возможности современного рыбоперерабатывающего флота резко превысили возможности сырьевой базы. Мы знаем, чем может завершиться подобная ситуация. Резко пошел на спад беринговоморский минтай, камчатский краб, охотоморский минтай... Следовательно, если исходить из логики событий, новую экологическую трагедию нам не предотвратить. И умрет теперь уже не только камчатский берег...

Но что мы имеем сегодня в арсенале средств противостояния. Мы имеем ВСЕ, чтобы эту беду усугубить, и ПОЧТИ НИЧЕГО, чтобы этой беде противостоять.

Воровская приватизация в рыбной отрасли Дальнего Востока привела к раздроблению крупных рыбопромышленных предприятий, к созданию бесконечного множества рыбодобывающих и рыбоперерабатывающих организаций, всеми правдами и неправдами приобретающих новые, все более и более мощные суда и старающихся работать только на ВАЛЮТОЕМКИХ объектах промысла — охотоморском икряном минтае, крабе, нерке, креветке, гребешке, трепанге. И не просто работающих, а работающих, как правило, ПО-ВОРОВСКИ — то есть добывая рыбы в несколько раз больше, чем положено, тайно вывозя ее за границу и продавая там по дешевке за «зеленый нал».

Антинациональная по своей сути политика недавнего российского правительства в области рыболовства привела к тому, что Россия потеряла в Беринговом море 40 тысяч квадратных километров рыбопромыслового района — так называемый треугольник Шеварднадзе (в бытность которого министром иностранных дел и совершено это преступление), где рыбаки добывали ежегодно не менее 150 тысяч тонн рыбы.

Но это далеко еще не весь перечень надругательств над дальневосточной рыбной промышленностью: российские дипломаты, закрыв вместе с американцами рыболовный промысел в открытой части Берингова моря, фактически вынудили рыбопромысловый флот Польши, Южной Кореи и Китая начать промысел в открытой части Охотского моря, являющегося по ЗАКОНАМ ЗДРАВОГО СМЫСЛА внутренним морем России. А потом за выход из этой открытой части («дырки от бублика», как прозвали охотоморский многоугольник российские рыбаки) каждая из этих браконьерствующих сторон получила лимит на вылов рыбы в исключительной экономической зоне России, отрезав таким образом кус в несколько сот тысяч тонн от общероссийского пирога. Эта «подлянка» со стороны дипломатической школы Горбачева-Шеварнадзе аукается дальневосточникам и по сей день.

Но и это еще не все. Сделано все возможное и невозможное для утверждения в российской экономической зоне компании «American Seafoods», действующей как напрямую, так и через подставных лиц, таких, например, как Владивостокская база тралового и рефрижераторного флота и холдинговая компания «Дальморепродукт». Через эти компании при прямой поддержке Москвы в дальневосточные воды введено уже 15 супертраулеров и в состоянии готовности находится еще столько же. При этом «American Seafoods» имеет эксклюзивные права на всю рыбопродукцию «российских» супертраулеров, основной вылов которых происходит при объявлении олимпийской системы на добыче икряного охотоморского минтая — когда эти суперсовременные суда, способные проглотить за сутки до тысячи тонн минтая, ловят и перерабатывают рыбу, лимиты на которую принадлежат маломощным рыболовецким колхозам Дальнего Востока, расположенным все на том же многострадальном российском побережье, и благосостояние (или просто даже состояние) которых напрямую зависит от тех самых тысяч тонн минтая, отобранных у них во имя процветания «American Seafoods».

Не забудем еще и промысловый флот США и Японии, работающий в российской экономической зоне по межправительственным соглашениям (и все ли эти соглашения подписаны во имя национальных интересов России, уверен, не ведает ни один российский рыбак). Истинные цифры добычи рыбы и морепродуктов по этим соглашениям знают только в Москве. Но это, опять же, сотни тысяч тонн минтая, краба, трески, палтуса.

Не забудем также о все более и более выраженном ограничении российского промысла в российской экономической зоне Южных Курил.

То есть делается ВСЕ ВОЗМОЖНОЕ И НЕВОЗМОЖНОЕ для того, чтобы беда случилась. И то, что рыбная отрасль России находится на краю пропасти, очевидно для многих. Но вот на вопрос: сумеет ли удержаться она на этом краю,- положительный ответ дать крайне сложно.

Годы обманов и тайн принесли закономерный результат — у российского народа выработан отрицательный рефлекс на все, что связано с рыбной промышленностью,- это и насильственные «рыбные» дни, когда в столовках всего великого Союза пичкали нас супами, котлетами и прочей гадостью из вонючей рыбы, которую и сегодня без содрогания не можешь вспомнить; это и знаменитая двойная бухгалтерия в отрасли, в результате которой многие крупные рыбные генералы, начиная с самого министра, лишились не только портфелей, кресел, почестей, но и жизни; это и РЫБНАЯ МАФИЯ наших дней...

То есть образ героя-рыбака безнадежно померк в сознании россиян. И Россия, как государство и как нация, отторгла от себя рыбную промышленность. В этом, на мой взгляд, истинная трагедия рыбной промышленности России накануне экологической, а вслед за ней и экономической катастрофы, к которой мы приближаемся неудержимо.

Да, во всем мире рыбная промышленность поддерживалась и поддерживается государствами, радеющими о своих национальных интересах и национальной продовольственной безопасности.

Наше молодое государство — Российская Федерация — всегда славилось своей антинациональной разрушительной сущностью. Дай Бог, чтобы это когда-нибудь закончилось.

Но антинациональная политика разрушения рыбной промышленности встретила «всенародную» поддержку. Народ, конечно, как водится в России, никто и не спрашивал, но представители этого народа во всех структурах власти, в том числе и в Государственной Думе, в лице даже представителей рыбацких краев и областей Дальнего Востока, выступили не только с поддержкой, но и с почином новых и новых разрушительных акций по отношению к рыбной отрасли страны.

И, надо признать, у народа были для этого свои причины.

Вспомните сами, когда рушилась экономика страны в начале девяностых, то самая богатенькая отрасль из всех богатеньких отраслей страны, в том числе и нефтяной и газовой, была рыбная. И не нужно делать круглые глаза. Рыбники были даже побогаче. Потому что, если в нефтяной и газовой промышленности воровали боссы (понятно, что воровали по-крупному, не мелочась), то в рыбной промышленности воровали ВСЕ, на всех уровнях — от высших чиновников до последнего рыбообработчика — воровали и по-крупному, и по-мелкому. В страну рыба практически не шла — все вывозилось «за бугор».

Рыбаки шиковали, не замечая того, что происходит в стране. Грех их в этом винить — рыбаки всегда были вне политики, вне российской действительности. В море, как коты за пазухой, пригреты, одеты, обуты, накормлены от пуза. На берегу — хозяева жизни, соря деньгами, обедая и ужиная в шикарных ресторанах, отдыхая в престижных санаториях... Как их собственная жизнь была неизвестна россиянам — что там в море делается?- так и российская действительность была далека до рыбацкого понимания. А тут еще начала действовать формула: чем хуже — тем лучше, когда рубль начал валиться, а доллар, которым были уже плотно набиты карманы рыбаков, подниматься, то и вовсе стало как-то не до экономических проблем страны. Радовались потихоньку своему маленькому калькуляторному счастью — и в море, и на берегу. Это я знаю не понаслышке. А народ ведь все видит, все понимает, все оценивает. Соответственно всему этому и реакция — всенародная любовь, равнодушие или ненависть.

Была любовь. Было равнодушие. Теперь ненависть.

И когда экономический кризис дополз, наконец, до морей-океанов и навалился всей своей удушающей тяжестью на рыбацкую отрасль и она затрещала по швам, то не было у народа сочувствия к рыбакам. Ведь деньги, которые были получены за российскую рыбу, были вложены не в развитие экономики страны, не ушли в бюджет, и даже не пошли на развитие самой отрасли, как таковой, а были порастыканы по карманам, по чулочкам жениным, по иностранным банкам. Каждый в отдельности рыбак и его хозяин были богаты и даже супербогаты. А рыбопромышленные предприятия оказались банкротами.

Все было, как везде. Как по всей великой неВеликой России-матушке. Только в рыбной промышленности пошиковали, по старым социалистическим привычкам, забыв, что рыбаки уже никакие не герои, а обыкновенные «новые русские». Вот и получилось в итоге, что в других отраслях «новые русские» — это отдельные индивиды, а в рыбной — вся дружная рыбацкая семья, которую средства массовой информации столь же дружно окрестили «рыбной мафией».

И вот попробуй теперь отделить зерна от плевел. Отмазаться от той грязи, что вылили на всех рыбаков средства массовой информации. А главное — попробуй теперь доказать своему родному народу, что без поддержки государства — то есть без народных или отобранных у народа (кто знает, куда повернет колесо истории) денег — рассыплется отрасль, и все последствия этой катастрофы обрушатся в конечном итоге на голову народа России, и все мы окажемся в полнейшей продовольственной зависимости, выбраться из которой будет непросто.

То есть сегодня для спасения рыбной отрасли необходимо преодолеть противостояние рыбаков и россиян, чтобы, в конечном итоге, можно было заручиться поддержкой институтов государственной власти для сохранения или возрождения рыбной промышленности в зависимости от того, когда удастся это нынешнее противостояние если не ликвидировать, то хотя бы качественно изменить в пользу отрасли и иметь возможности для лоббирования ее жизненно важных интересов.

Начинать нужно с малого. И, как это не покажется странным,- при таком-то размахе океанического промысла, когда счет идет на миллионы тонн рыбы,- начинать нужно с рыбацкого берега, который мы самым бессовестным образом бросили на произвол судьбы еще полвека назад. В море-океане, рыбные запасы которого до сих пор еще кажутся неисчерпаемыми, изменение мировоззрения рыбака начнется только с осознания неизбежности экологической и экономической катастрофы.

Только тогда заговорят в полный голос, а не попискивая по случаю, как сейчас: и о том, что Охотское море должно быть внутренним морем России; и о том, что из Охотского моря должен быть выведен весь — сначала иностранный, а потом и российский — крупнотоннажный флот; и о постепенном ограничении работы промыслового иностранного флота в исключительной экономической зоне России. Но до этого мы еще не доросли. Прозреем, но только после обрушившейся на всех беды. Если только не ударимся в какую-то новую крайность и не натворим дополнительных бед. Ведь есть прецедент — «Американский Монарх», который заказывался как процессор, рыбопереработчик, а пришел в «Дальморепродукт» как траулер, как добытчик. Разорив с помощью «Монарха» и подобных супертраулеров рыбопромышленные предприятия Дальнего Востока — прежде всего градообразующие рыболовецкие колхозы побережья, будет создан согласно существующим конвенциям прецедент — в связи с НЕВОЗМОЖНОСТЬЮ освоения промысловых объемов собственным российским флотом (который пойдет на гвозди или встанет на вечную стоянку у причалов колхозов-банкротов) в российские воды придут те, кто об это мечтает и кто старательно это готовит — иностранный рыбопромысловый флот. Так что и это, может быть, уже не за горами. И потому рассчитывать на то, что возрождение рыбной промышленности России начнется с моря, не приходится — слишком далеки еще эти рыбаки от народа.

Возрождение отрасли начнется с берега, потому что именно здесь во многом совпадают интересы рыбаков и всех остальных, кто живет и трудится в рыбацких поселках, кто административно или территориально связан с этими поселками, эти интересы здесь взаимосвязаны, они «заземлены» — и уже сегодня отводят от рыбацкой отрасли те электрические разряды, что рождаются в мрачном небе перестройки и испепеляющими молниями Указов, Постановлений, Законов обрушиваются на море-океан.

И этому уже есть подтверждение — Ассоциации рыбопромышленников Сахалина и Приморья, членами которых, в основном, и являются рыбопромышленные предприятия, работающие на сахалинском и приморском шельфе, выступили с инициативой формирования общественно-политического движения по спасению и возрождению рыбацкой отрасли.

То есть будущее рыбной отрасли России за возрождением рыбацкого берега. И от того, окрепнет или нет рыбацкий берег, будет в конечном итоге зависеть — быть или не быть России великой рыболовной державой, сохранит ли она за собой право распоряжаться национальными богатствами исключительной экономической зоны и сохранит ли, в конечном итоге, эти национальные богатства для последующих поколений.