Выше я упомянул, что в бухте Угольной, на Чукотке, нам пришлось принять на "Якут" человек пятьдесят заключенных для доставки в Магадан. На борт взяли также и конвой с несколькими милиционерами и лейтенантом Юткиным. От них мы узнали о некоторых наших пассажирах - кто и за что получил срок.

Первым, удивившим нас, был чукча. Как это дитя тундры попало в такое общество? Оказалось, просто. Как-то он забрался в засольный цех и умыкнул соленую рыбину - кету. На первый раз власти ему объяснили, что воровать нельзя. Но для чукчи это было выше его понимания. Ведь у них испокон веков рыба была общая. Через полмесяца он снова взял кетину. Его опять поймали и упекли в местную кутузку. Через несколько дней состоялся суд и приговорил его, по-божески, к одному году тюремного заключения. И сейчас он в этой "теплой" компании, на казенном коште, добирался до Магадана.

Обращал на себя внимание высокий симпатичный парень, лет двадцати трех. Будучи на оккупированной территории, пошел на службу в полицию. Получил поддельные документы. А когда пришли наши войска, его забрали в армию - парень молодой, физически хорошо подготовлен. Отправили служить на Чукотку. Лишь потом, когда особисты проверяли личные дела военнослужащих, всплыли эти факты. Итог - срок двадцать лет за пособничество врагу.

Выделялась еще миловидная молодая женщина, лет двадцати пяти. Оказалось, что она была женой милицейского работника. Находясь в компании своих сослуживцев, отпустила шуточку, что, мол, и члены правительства - такие же люди и тоже живут половой жизнью. По нынешним временам - шутка вполне невинная, а тогда… Сидевшие с ней рядом собутыльники донесли "куда следует". Отказываться было бесполезно, и она получила два года тюрьмы. Дома остались муж и двое малолетних детей.

Находился среди арестантов и бывший редактор "Чукотской правды": в состоянии запоя пропил редакционную пишущую машинку. Его "изобличили" и дали десять лет тюрьмы.

Но было среди заключенных и настоящее ворье, причем мастера своего дела, не отказывавшиеся от преступного ремесла, даже когда находились под стражей на "Якуте".

В ноябре 1948 г. мы стояли в бухте Южной Глубокой. Эта бухта действительно оправдывает свое название. Судно завело швартовые концы с кормы на берег, отдав оба якоря. Между кормой и маленькой пристанью стояли два грузовых кунгаса.

Однажды ночью охрана переполошилась. Оказывается, двое заключенных ночью по швартовому концу перебрались на берег. Южнее входа в бухту располагалась тресколовная база. Эти "удальцы" решили сходить "на дело". Ускользнули они незаметно. Придя в поселок, начали искать, где магазин. Но попали в пекарню, где поживились двумя булками хлеба. Это их не устроило. Залезли в медпункт. Там тоже взять было нечего. Наконец, они разыскали магазин. Но, на их беду, там оказался бдительный сторож - участник Первой мировой войны, бывавший и не в таких переделках. На его окрики "Стой!" парочка не реагировала. Тогда сторож "угостил" одного из них зарядом дроби из берданки выше колена. Он "причастил" бы и второго. Но берданка, очевидно, долго не чистилась, и патрон в стволе после выстрела раздуло. Его следовало вытащить, но сторож этого не смог. Услышав выстрел, жители всполошились. Парочку привели в контору и стали выяснять, кто такие. Но люди эти врать умели:

- Мы команда с "Якута". Пошли на рыбную ловлю на вельботе, но скис мотор. Вот мы и добираемся сейчас на судно.

- Документы есть?

- Нет. Они находятся у третьего помощника.

Воров закрыли в какой-то чулан и стали по телефону выяснять их личности. Вскоре картина прояснилась, и двух друзей на катере доставили на "Якут".

Через несколько дней другие заключенные забрались в каюту зав-прода Ивана Верлатого и украли у него выручку за проданные за наличный расчет продукты. Причем так хитро сработали, что мужика уже в Петропавловске в хищении денег у самого себя обвинила водная милиция. Пришлось ему отсидеть четыре месяца под следствием. Спасло его только то, что в следственном изоляторе его увидели и узнали бывшие заключенные с "Якута", уже освободившиеся и снова взятые под стражу за драку в ресторане. Они решили ему помочь, подтвердили в суде и назвали фамилии укравших. Мести они не боялись, так как те, кто украл деньги, уже пребывали в магаданских лагерях.

Другому невинно пострадавшему повезло меньше. Эту историю я услышал гораздо позже, в 1952 г., но связана она с заключенными с того же рейса "Якута".

В 1952 г. у меня выдалось несколько свободных дней. С 1939 г. я жил на Восьмом километре. С того времени, как пошел морячить, возле поселка стали строиться какие-то землянки и домики. Решив посмотреть окрестности, я удалился от поселка с километр в сторону Воробьиного озера. В лесу увидел землянку, возле которой копошились люди. У коновязи были привязаны две лошади, невдалеке паслась телка. Во дворе играли четверо детей. Увидев постороннего, подошла женщина лет тридцати. Узнав, что я местный житель, она заулыбалась и вступила со мной в разговор. Звали ее Нина Васильевна. Я спросил ее, откуда они сюда приехали и что это за постройки. Женщина ответила, что это прачечная воинской части. А она с семейством приехала сюда весной 1949 г. из Пахачей. На Камчатку они попали в 1945 г. Муж провоевал год. За храбрость, проявленную в боях, удостоился высокой правительственной награды - ордена Красного Знамени. Потом из-за ранения демобилизовался. На физической работе уже работать не мог, пришлось ему пойти в продавцы.

- В 1948 г., осенью, нашей спокойной жизни и благополучию пришел конец, - рассказывала Нина Васильевна. - Муж мой был человек честный. Но, по русской пословице, от тюрьмы и от сумы не зарекайся. В одну из октябрьских ночей магазин обворовали. Причем так чисто сработали, что комар носа не подточит. Пломбу на замке оставили целой, из магазина взяли только деньги и больше ничего. Сейфа никакого не было, а деньги хранились в ящике из-под папирос. Прибывший следователь пришел к одному-единственному выводу: деньги присвоил мой муж. По этой статье он и отвечал в суде. Весной 1949 г. в Корфе его осудили на пять лет, отправили отбывать срок в Петропавловск. В начале июня на попутном пароходе с семейством добралась сюда и я. Морвокзала в то время не имелось. Было место, похожее на цыганский табор. Там находилось множество приехавших с побережья и ожидавших пассажирского судна. Добрые люди посоветовали мне поискать работу в воинской части. Устроилась прачкой, дали жилье - заброшенную землянку. Отремонтировали в ней печь и вставили в окнах стекла. Еще дали двух лошадей для подвозки дров и других хозяйственных надобностей, помогли посадить огород. Так и началась моя новая жизнь.

Стала я навещать мужа в лагере. Дела его были плохи. Ухудшилось зрение - сказалось ранение. Тюремная баланда сделала свое дело, и к концу года он догорел, как свеча. А больше всего его мучил несправедливый приговор суда. Похоронила я своего дорогого Ивана Сергеевича, но горевать было некогда, надо было поднимать семью…

…Как выяснилось впоследствии, кражу совершили очень хитро. В Пахачах с "Якута" выгружали уголь в кунгасы, которые уводили в речку. Грузчики-заключенные ночью могли запросто спрятаться в этих кунгасах и к утру на другом кунгасе вернуться на борт. Что они и сделали. Пломба на замке магазина была цела. А проникли воры через чердак. Во время постройки магазина в спешке доски на потолке не пришили гвоздями к балкам. Да и воров на побережье в то время не водилось. Воры просто раздвинули доски и спустились на прилавок. Ни продукты, ни спиртное они не взяли, только деньги. Потом таким же манером вылезли и сдвинули доски снова. Почерк был воров с "Якута". Но об этом, к сожалению, узнали слишком поздно.

Прошло лет пять после нашей встречи с Ниной Васильевной. Я снова оказался на этом месте, узнал, что ее уже нет в живых. Запрягала лошадь, наклонилась, чтобы поправить шлею. Лошадь была молодая, норовистая, взбрыкнула и ударила ее копытом прямо в висок. Нина Васильевна скончалась сразу. Дети остались сиротами. Старшего определили в мореходку, младших забрали ближайшие родственники.

Вот так двое негодяев, не оставивших своего преступного ремесла, искалечили жизнь целой семьи…