Сентябрь 1947 г. Я работаю на пароходе "Сима" матросом первого класса, являюсь тальманом третьего трюма. В мои обязанности входит принимать по счету груз в трюм и при выгрузке также по счету сдавать его грузополучателю.

Время это запомнилось чувством постоянного сосущего голода. Мне приходилось стоять вахту со старшим помощником капитана с четырех до восьми часов утра. В это время разжигалась камбузная плита. Моим напарником был Кеша Альков - матрос второго класса. Мы заранее готовили для повара дощечки для розжига камбузной плиты. За эту услугу получали из рук повара Марии Васильевны сухарь черного хлеба. Честно делили его на двоих. Через пару минут раздавалось дружное хрумканье. Кажется, счастливей этих минут в жизни не было!

Из отпускаемых на сутки продуктов можно было приготовить на обед первое и второе блюдо, а на ужин - только одно первое. Нам полагался килограмм хлеба в день. Но поскольку черную муку перед выпечкой просеивали, то часть отрубей шла в отходы. И таким образом, пекарь мог выпечь хлеба 850-900 граммов, не более.

В Усть-Камчатске действовал один из крупнейших рыбокомбинатов. Беспрерывным потоком с неводов на рыбоконсервный завод шли кунгасы с рыбой. Ее обработкой занималось все население, начиная со школьников. На заводе находилась работа всем. На улицах не было видно праздношатающихся людей. За прогулы строго судили. Кроме того, в Ключах на полную мощность работали Ключевской лесокомбинат и верфь. На этой верфи строились катера и кунгасы. Выпускалось большое количество ящичной и бочечной клепки для тарировки рыбопродукции. Ящичная клепка представляла собой стянутый с двух концов неширокими стальными полосами (наподобие бочечных обручей) ящик весом пятьдесят килограммов. Груз был тяжелый, при переноске своими острыми гранями врезался в плечо, причиняя боль.

Однажды утром грузить клепку на рейд привезли бригаду японцев. Это была команда парохода, подошедшего незадолго за до начала войны с Японией на рейд Митоги за грузом рыбопродукции, которую судно должно было получить с японского рыбозавода. Читателям надо пояснить, что японцы имели концессии на право размещения рыбозаводов на западном и восточном берегах Камчатки, за что платили нашему государству валютой. Судно стояло на якоре. Перед началом военных действий пограничники сняли экипаж, а после пароход потопила наша авиация. Так японские моряки стали военнопленными.

Команда японцев относилась друг к другу дружелюбно. Не было между ними споров, не наблюдалось и злорадства простых матросов по отношению к вышестоящим членам команды. Все оказались в равных условиях, сохраняя обычное уважение к старшим по возрасту и долж-ности. Погрузка была организована на редкость четко и разумно. Никто не работал больше или меньше другого. Поражало, что груз очень плотно укладывался в штабель. Ящик летел с плеча и как будто прилипал к другим без просвета между ними. Кстати, за счет такой плотной укладки "Сима" на этот раз взяла груза процентов на пятнадцать больше обычного.

У нас тоже установились дружелюбные отношения с японской командой. Эти мирные, трудолюбивые люди просто не могли вызывать ненависти. За годы двухлетнего плена японцы немного научились русскому языку, да и мы тоже знали несколько слов по-японски. Так что при разговоре можно было понять друг друга - немного по-русски, немного по-английски, немного по-японски, жестами и мимикой. Два молодых японца растолковали мне, что их родители в Японии имели небольшие участки земли, где выращивали для себя немного риса. А их, сыновей, отправляли на заработки в рыболовную фирму "Ничиро". За работу они получали деньги, и фирма платила им еще лососевой рыбой - консервированной и соленой. Когда они возвращались с Камчатки с деньгами и рыбой, то для их семей это было большим подспорьем.

Японцы нуждались в куреве. Но у меня его было мало, и я редко мог их угостить. Однажды они окружили меня и попросили дать закурить. В это время к трюму подошел наш капитан Алексей Андреевич Гринько и спросил меня, что им нужно. Я ответил, что просят закурить, а у меня закончились папиросы. Капитан попросил обождать и через несколько минут принес две пачки "Беломорканала" (кстати, очень ценных по тем временам папирос). Бросил их мне в руки и сказал, чтобы я передал их японцам. Когда я им объяснил, что это наш капитан, они страшно удивились тому, что сам капитан парохода угостил их папиросами.

Обращал на себя внимание и внешний вид японских грузчиков. Все они опрятно одеты, робы аккуратно заштопаны, на куртках пришиты все пуговицы. Среди них не было видно грязных и чумазых. К концу погрузки я даже проникся к ним какой-то симпатией. Это были такие же торговые моряки, как и мы. Непонятно было, почему гражданский моряк должен был томиться в плену, как и военнослужащий японской армии. Но к своему положению они относились по-восточному, философски. Не роптали и не сопротивлялись указаниям властей, добросовестно и умело выполняли свою работу. Закончив погрузку, мы тепло попрощались с ними и пожелали скорейшего возвращения на родину.