Звонок в дверь прозвучал в самый неподходящий момент, когда хозяин квартиры едва начал приходить в себя, когда болевшая со вчерашнего вечера голова перестала раскалываться, и стала немного легчать. Такое ощущение, что закачанный в нее тяжелый смрадный газ стал понемногу уходить, позволив впервые за многие часы более-менее безболезненно приложить голову к подушке, и испытать успокоение. Физическое успокоение, не моральное. О моральной стороне проблемы Семшов пока не думал, на это не было никаких сил, никакого желания. Семшов очнулся среди ночи, в кромешной тьме, не узнав родную обитель и не соображая, где находится, и как вообще попал в эти стены. Хорошо, что в прихожей был включен свет, иначе сошел бы с ума от слабых попыток установить свое примерное местонахождение. То ли ментовка, то ли вытрезвитель, то ли больница. Но не судовая каюта, в этом Семшов был уверен, потому что хорошо помнил, как его вчера тащили по трапу с судна, и даже помнил, как сажали в какую-то машину, как грузили его вещи. Это было последнее событие за вчерашний день, сохранившееся в голове, поэтому помнилось как отче наш. Все остальное придется восстанавливать по крупицам, с посторонней помощью, со стыдом и со страхом. Не геройское, конечно, происшествие, о котором с удовольствием забыл бы и не вспоминал, но забыть не получится. Ему этого попросту не позволят. Семшов не помнил, кто его сопровождал из порта домой, догадывался лишь, что это был кто-то из моряков "Востока", тоже списанный вчера на берег, а вот по поводу сегодняшнего визитера вопросов не было. Кто-то из друзей-соратников, не исключено, что сам Никифор. Мог бы подождать, дать прийти в себя, а потом уже терзать расспросами.

Семшов не ошибся, на пороге стоял Никифор. Злой, насупленный, с молнией в глазах, Никифор резко толкнул приоткрытую дверь и, оттолкнув хозяина, переступил порог. Ворвался, можно сказать, а не вошел в холостяцкую квартиру моряка загранплавания. Едва дождался, когда хозяин прикрыл дверь, и гневно приступил к изложению темы визита.

- Достукался, мудила? Доигрался? Прикидываешь, что тебя ждет, если операция провалится? В тебя такие бабки вложены, тебе грандиозное дело доверили, а ты буркалы раззявил на халявное пойло, и ужрался до усрачки! Соображаешь, мудак, какое дело поставил под угрозу? Прикидываешь, чем рискуешь? Баран безмозглый! Моряк хренов. На месте капитана я не стал бы тебя списывать, позориться с тобой, а выбросил бы в море за борт. Акулам на ужин.

Пригрозив страшной карой, Никифор перестал источать ругательства, и некоторое время сверлил провинившегося соратника гневным взглядом. Тот тоже молчал, вперив глаза в пол и понуро свесив голову. Вчерашний помощник капитан-директора РПБ "Восток" Николай Семшов выглядел не привлекательно, не презентабельно, как принято сейчас говорить. Взъерошенный, жалкий, глаза тусклые, как у выброшенной на берег рыбины, ни мысли в них, ни блеска. Действительно, рыба из воды. Смотреть противно. И в этого мудака вложили столько денег, устроили на "Восток", причем на командирскую должность, а он в одночасье взял и все просрал. Пропил, правильней сказать. Наплевал на все старания, в него вложенные, на все хлопоты, с ним связанные, и сейчас, когда "Восток" уже прошел Босфор и выходит в Средиземное море, сидит у себя на кухне и пытается что-то мямлить в свое оправдание. Подонок!

- Смотреть на тебя противно! - Никифор снова вскипел, и если бы не тонкие стены "хрущевки", вообще перешел бы на крик. - Уродище! Тебя акулы жрать не будут, их стошнит от такой падали. Сиди и не дергайся!

Никифор угрожающе сжал кулак, словно намерившись подкрепить слова действиями, и вынудив нерадивого соратника еще глубже втянуть голову в плечи.

- Сколько ты вчера выпил? - неожиданно спросил Никифор, не сводя с соратника гневного взгляда. - С кем пил? Что пил? Кто первый предложил выпить? Припоминай все мелочи, все детали, это очень важно. Для тебя важно, мудак!

Семшов приподнял голову, и едва ли не впервые за всю встречу решился глянуть на босса. Он не понимал, зачем боссу понадобились подробности вчерашнего застолья, и абсолютно не понимал, в чем крылась их важность. Или разучился соображать, или голова до сих пор пребывала в отключке. Вчера на "Востоке" пили многие, если не все, все-таки на полгода уходили в море, и наверняка почти в каждой каюте наполнялись стаканы и звучали тосты. За удачный рейс, за благополучное возвращение, за тех, кто остался ждать на берегу. Да мало ли за кого можно выпить в такой день? Ну, не в таком количестве, конечно, как позволил себе помощник капитана по административно-хозяйственной части Николай Семшов, но все же. Разве мог он отказаться от приглашения отметить выход в море? Не мог. Никак не мог. Чем Семшов хуже или лучше других, или он не член экипажа? Не думал, правда, что вместо моря окажется на берегу. Совершенно разбитый, с больной головой, хорошо хоть на своей кухне, где все знакомое и родное, кроме гневного босса. А ведь это цветочки, ягодки еще впереди, и истинная картина прояснится, когда в дело вмешаются силы "свыше". Ему амба. Каюк. Перед мыслями о всесильном главаре меркли мысли о завтрашнем визите в отдел кадров "Антарктики", где нарушителя ждет не дождется заместитель генерального директора по кадрам многоуважаемая Зинаида Абдуловна Токмашева. Токмашеву нечего бояться, она может разве лишь ходатайствовать об увольнении по статье, либо направить нарушителя на год на какое-нибудь ремонтное судно. Есть в "Антарктике" такая мера наказания. А вот главарь может отправить далеко-далеко, в мир иной, откуда не видно ни моря, ни порта, ни этой тесной кухни.

- Кто первый предложил отметить отход? - повторил Никифор, и чтобы у соратника закрутились шарики-ролики, пояснил причину интереса к этому моменту: - Мы должны знать подоплеку пьянки, чтобы понять, сам ты нажрался, как свинья, или тебя умышленно напоили. Если напоили, то с какой целью? Вдруг на "Востоке" пронюхали про твою истинную роль, и специально скомпрометировали? Возможно такое? Возможно. Вспоминай, Колюха, вспоминай! Говорю же, это в твоих интересах. Чем больше вспомнишь, тем больше получишь шансов сухим выйти из воды.

Никифор не сказал, о каких шансах идет речь, но в редкую круговерть мыслей, изредка возникающих в тяжелой голове Семшова, все-таки внес небольшой порядок. Организатора застолья Семшов помнил хорошо, даже не одного, а двоих. Да, двоих, пожарного помощника Друмова и бригадира Пищулина. Они стояли в коридоре неподалеку от каюты Друмова, о чем то переговаривались, и при виде Семшова вроде как обрадовались. Перебросились парой слов, спросили, кто из родственников провожает, потом предложили не торчать в коридоре, а пропустить по стопочке за отход, за удачный рейс. Правда, кто первый предложил "спрыснуть" расставание с берегом, сказать трудно. Кажется, все-таки Друмов. Неслучайно пили в его каюте.

- Значит, Друмов… - задумчиво молвил Никифор, и тут же потребовал новых уточнений. - А что именно пили? Сколько? Шевели мозгами, Колюха, шевели! Как думаешь, почему пили втроем, а ужрался только ты? Почему твои собутыльники остались чисты и светлы как стеклышки, а ты вырубился? Обрыгался весь как свинья, пограничника оскорбил. Почему?

Семшов пожал плечами. Хрен его знает, почему он вырубился, и какая участь постигла собутыльников. Если верить Никифору, оба остались на судне. Наверное, оказались не такие слабые на спиртное, как Семшов. Проспиртованные, наверное. Николай наморщил лоб, припоминая количество выпитого, и чем отчетливее представало в памяти застолье, тем больше удивлялся. Они выпили по три стопки, вначале за удачный рейс, потом за родственников, потом, как полагается, за тех, кто в море. И все. Стопки маленькие, граммов по пятьдесят, и поскольку вторую бутылку не открывали, это он помнит точно, то получается, что его свалили какие-то несчастные сто пятьдесят граммов? Такого не может быть. Да он эти сто пятьдесят может проглотить одним махом, не закусывая. Неужели ослаб? На нервной почве, может. Но не до такой же степени.

- Сто пятьдесят, - негромко сказал Семшов, не особо надеясь, что Никифор поверит. - Бутылку на троих усидели, и все, вторую не открывали. Максимум сто семьдесят граммов. Что-то не то, Никифор… Неужели специально подпоили?

Никифор усмехнулся. Получается, что именно так и произошло. Но с какой целью, вот в чем вопрос. И кого именно спаивали Друмов с Пищулиным - просто помощника капитана, освобождая теплое местечко для кого-то из своих дружков, или контрабандиста… Вдруг портовые водолазы все-таки обнаружили пакет? Но даже если обнаружили, то при чем тут Семшов? О его роли на "Востоке" не знает ни одна живая душа в экипаже. И вот такой прокол, не успели выйти в море, а человека уже потеряли. Нетрудно предположить, что предпримет хозяин, когда обо всем узнает. Вся надежда на то, что у Семшова был "дублер", и операция не сорвется. Дай то бог. Иначе амба.

- Ты опохмелялся? - Никифор своим вопросом просто ошарашил. - Что утром пил?

Семшов удивленно поднял голову, пытаясь понять смысл странного вопроса. Однако в тяжелой голове никаких путных объяснений не находилось.

- Спиртного ничего не пил, - пробормотал неуверенно, - помидорный рассол только, и все. Если б не рассол, окочурился бы… Трехлитровую банку выжрал.

Лечебные качества холодного рассола Никифор знал не хуже соратника, сам неоднократно после бурных застолий припадал к спасительной банке, но сейчас думал не об этом. Когда заговорил, в голосе звучали бодрые нотки. Впервые с начала встречи.

- Это хорошо, что ничего не пил, - с заметным облегчением заметил Никифор, и строго предупредил: - И не вздумай заглянуть в бутылку! Сдашь анализы, тогда пей, сколько хочешь. Приводи себя в порядок, прими холодный душ, поедем прямо сейчас. Не бойся, не в больницу, к моему знакомому доктору. Интересно все-таки узнать, чем тебя напичкали…

Семшов поднялся со стула, тяжело и безропотно пошагал в ванную. И хотя решение Никифора насчет анализов ничего не прояснило, а лишь добавило новых сомнений, все же одна новая мысль в больной голове шевельнулась. Семшов даже мысленно возразил боссу, подумав, что таинственный препарат не столь важен по сравнению с целью, с которой его споили. Вот что главное. Остальное детали. Ерунда. Суета сует, как говорится. Правда, Никифор наверняка преследует какие-то свои цели, раскусить которые на больную голову непросто. Он всегда отличался таинственностью и скрытностью, этот Никифор, его всегда трудно было понять. Тем более сейчас, когда свинцовая голова просится к подушке, когда не хочется даже говорить, не то что думать. И винить кого-то тоже нельзя, сам виноват.