Она открывается сразу вся, без утайки, как только заходишь в стиснутую дикими скалами горловину Авачинской губы. Ее подслеповатые домишки, вросшие в склоны сопок, наверное, раньше всего замечали и первые исследователи Камчатки, — входя в незнакомую для них гавань. Потому что Сероглазка, от дня своего рождения и доныне, обращена лицом к океану.

Если смотреть на село с таким нежным названием со стороны бухты, с корабля, оно чем-то напоминает распустившийся цветок. Закругленные вверху сопки круто спускаются к вогнутому полумесяцу берега. Глубокие распадки рассекают их на равные лепестки. И там, где лепестки сходятся, у их основания, — живописная площадь рыбацкой Сероглазки. Ее украшение, гордость. Обрамляют площадь красавец Дом культуры, трехэтажное здание правления колхоза, многоэтажные жилые дома, спускающиеся каскадом к бухте.

У берега, в центре полумесяца, топорщатся мачты судов, простерли в небо стальные руки могучие краны. Это рабочая часть Сероглазки — производственные цеха, склады, причалы.

Сразу за округлыми взгорьями возвышаются дымящиеся конусы Корякского и Авачинского вулканов. Даже в самую ясную погоду над ними пасутся барашки облаков. Такова широкоэкранная панорама Сероглазки, открывающаяся с океана.

А когда смотришь со стороны села на бухту, вся она, как говорится, на ладони, со всеми своими фантастическими красками. Краски зависят от погоды и времени суток: россыпь изумрудов на гребнях волн — днем, оранжевые пламенеющие блики — в часы заката, лунные серебристые дорожки — ночью. Вдали таинственные береговые очертания — изломы и изрезы.

Над ломкими берегами, сколько видит глаз, — причудливое ожерелье горного хребта, седого, искрящегося… Только летом кряж, окаймляющий бухту, расстается с суровой сединой. Яркая, насыщенная влагой зелень упрямо карабкается по склонам, выстилает их бархатным ковром, торопится добраться до самого гребня, до островерхих вершин. И не успевает. Так и выстилается на хребте сотканное искусной мастерицей природой снеговое кружево. Даже в самые жаркие дни. А над всем этим гордо возвышается конус Вилючинского вулкана, молчаливого и ревнивого хранителя первозданной красоты.

Из окон домов и кабинетов правления колхоза видны ворота Авачинской губы, а за ними — сгущенная безбрежная синева океана. И, подобно подсолнуху, всегда обращенному к солнцу, повернулась Сероглазка к этому проходу. Она всегда чего-то и кого-то ждет только оттуда, из-за скалистого поворота. Оттуда приходило самое важное в жизнь Сероглазки, в жизнь каждой ее семьи. В воротах когда-то черными точками вырисовывались первые колхозные рыболовецкие суденышки, отважившиеся выйти из бухты. Оттуда появились первые малые сейнеры и боты, которые четверть века тому назад произвели революцию в колхозном рыболовном промысле.

Гостеприимно распахнула бухта ворота и для океанских сейнеров. Через них вошел в бухту первенец колхоза средний траулер «Керчь». А потом нетерпеливо смотрела тысячеокая Сероглазка в узкий проем, ждала с часу на час, когда там появится чудо-богатырь, первый в стране колхозный большой морозильный траулер «Сероглазка». Спущенный со стапелей в украинском городе Николаеве, он обогнул подсвета, пронес имя села через три океана и многие моря южного полушария.

У каждого села на Руси есть своя околица. За околицей водят хороводы, назначают свидания. За околицей родители дают последние напутствия парням, уходящим в армию, в большую самостоятельную жизнь. Девушки дарят поцелуи любимым и обещают ждать. У Сероглазки непохожая на другие околица — колхозный причал. От причала уходят мужья, отцы, деды в океан, в большую, полную суровой романтики, жизнь. Уходят надолго, на месяцы. И долго, пока суда не пройдут горловину бухты, не сольются с темно-синим горизонтом океана, не расходятся с пристани и те, кто провожал впервые, и те, кто привык провожать и ждать…

В последние годы Сероглазка стала местом паломничества туристов, ученых, писателей, артистов. Кто бы ни побывал на камчатской земле, не преминет заглянуть сюда.

Чем же интересует село? Одних привлекает экзотика, другие стремятся разобраться в истоках экономической мощи колхоза-гиганта.

С этой стороны хозяйство действительно представляет интерес для экономиста, для социолога. По внешним признакам колхоз не отличается от государственного предприятия. Так же, как и на любом предприятии, по утрам через проходную к механическим мастерским, к производственным цехам, к стоящим у причала судам валом валит народ — рыбаки, токари, слесари, корпусники, плотники, столяры, мастера, технологи, механики. У них такой же, как и на любом предприятии, режим труда. Ну, а цеха, пожалуй, не всякий завод имеет такие — просторные, оснащенные новейшим оборудованием.

Как и на заводе, колхозники, работающие на берегу, получают два раза в месяц зарплату. Живут рыбаки и судоремонтники в многоэтажных благоустроенных домах, таких же, как в городе или рабочем поселке. Отпуска у всех оплачиваемые. Условия работы колхозников определены Уставом, положениями о распределении доходов, которые разрабатываются и утверждаются на общем колхозном собрании. Ежегодно колхоз получает до 30 миллионов рублей дохода. Откуда берутся такие доходы, какую золотоносную жилу раскопал колхоз? Это золото — рыба. А кормилец Сероглазки — флот — гордость, слава, предмет постоянных тревог, радостей и забот.

Каков он, сегодняшний флот колхоза? Пятнадцать малых рыболовных сейнеров, семь океанских, семь средних и пять больших траулеров. Такого флота не имеет ни один колхоз в Союзе. И ни у одного колхоза в стране так широко не простираются нивы. Ведь для большого морозильного траулера — промыслового судна и завода одновременно — доступны все широты. Он может автономно на протяжении многих месяцев вести промысел в любой точке Мирового океана. С таким флотом колхоз сумел добычу рыбы увеличить.

Много ли он сейчас добывает рыбы? Прибегнем к сравнениям. Столько рыбы добывала вся Камчатка в предвоенном сороковом году. В береговых цехах и на промысловых судах — свыше трехсот высококвалифицированных специалистов, имеющих высшее и среднетехническое образование: штурманов, механиков, технологов, инженеров, радиомастеров, гидроакустиков, радистов, рыбных и траловых мастеров.

И еще любопытная деталь. В представлении многих колхозные должностные липа — это председатель, агроном, заведующие птицефермой, молочнотоварной фермой, гаражом, мастерскими, ветеринарный врач, бригадир, звеньевой и т. д. Ну а директор? А директор — нет, не вписывается вроде это слово в рамки колхозной системы. Директор совхоза — другое дело. Но как это ни необычно звучит, а в колхозе имени Ленина работают пять директоров. Правда, называются они капитан-директорами. Каждый такой капитан-директор руководит коллективом судна в сто человек. И хозяйство у него сложное. Автономное хозяйство, плавучее.

Для большого флота нужны и нужны кадры. А для кадров — жилье. В колхозе строятся пятиэтажные дома, вырастают целые микрорайоны.

Поражает многих приезжающих и еще один интересный штрих — многонациональность населения Сероглазки. На двадцати языках можно услышать песни в матросских кубриках.

Тот, кто обвенчался с Сероглазкой, любит ее, накрепко связал с ней свою судьбу. И Авачинская бухта с ее суровой красотой для них — мать-кормилица. В самые трудные годы бухта давала пищу, помогала выжить, устоять против лихих невзгод. Авачинская губа — колыбель, в которой воспитались, выросли, стали знатными людьми страны многие рыбаки. В этой бухте учились ходить колхозные мореходы, прежде чем выйти в открытый океан, на ней проверяли свои силы и мужество. От нее идут в Сероглазку все радости и все боли. В открытые настежь ворота зачастую выры-вается из океана снежный ураган и бьет прямо в лицо не защищенную со стороны бухты Сероглазку, срывает крыши домов, крошит стекла в окнах. Стонут причалы, с минуты на минуту ждут беды рыбаки. Скованная льдами бухта часто не пускает их на промысел. А без промысла рыбацкой Сероглазке не обойтись, промысел — ее жизнь.

Откуда же радости, нерастраченная, не тускнеющая многие годы любовь к этому когда-то забытому богом и людьми уголку на краю России? Откуда эти чувства у людей, оставивших где-то в Рязани, на Смоленщине, в аулах Кавказа и на хуторах Белоруссии отчий кров, все, что дорого было с детства, и подавшихся в неведомое, на край света?

Как ответить на вопрос, что для этих людей Сероглазка? Пожилой рыбак с посеребренной головой может вместо ответа показать свою рабочую ладонь с глубокими незарубцевавшимися прорезями на сгибах пальцев.

— Вот она, Сероглазка, здесь у меня, — скажет он.

Просоленные морской водой канаты и сети навсегда оставили след на руках рыбака. А в детстве он, сын приволжских степей, не видел моря и не знал, что мир так широк, что он не кончается за горизонтом, за который скатывается вечером солнце. Но так случилось, что пришлось ему не землю пахать, а бороздить широкие морские просторы. И эти порезы на руках — профессиональные отметины его трудового пути.

А еще рыбак приложит ладонь к левой сторона груди.

— И здесь она у меня, Сероглазка, — скажет он.

Да, и в сердце она у него. Потому что здесь, на берегу далекой бухты, было его первое свидание, здесь, на рыбной пристани, он издалека нетерпеливыми глазами отыскивал в толпе встречающих своего первенца, возвращаясь с промысла. А потом… Потом сам приходил на пристань провожать в далекий рейс неведомо когда выросшего сына. И ворочался по ночам, вслушиваясь в завывание пурги за окном, и думал: «Как они там? Успели ли укрыться?». И чуть свет шел в приземистый домик на берегу бухты — на колхозную радиостанцию. И диспетчер, читая в его глазах тревогу, ободряюще говорил:

— Все в порядке, батя, штормуют…

— Ничего с ними не случится.

В распадке между двумя сопками, сбегающими к центральной усадьбе колхоза, расположено сельское кладбище. Над многими могильными холмиками — тронутые ржавчиной якоря. Здесь прах тех, кто обживал этот край, клал первые кирпичи в строительство новой, колхозной жизни. И мечтал увидеть Сероглазку такой, какая она есть сейчас. Память праху отцов, верность их заветам — тоже источник привязанности к этому суровому клочку земли на окраине России.

Но самый богатый источник, питающий любовь людей к Сероглазке, — это все содеянное их руками, выношенное в сердце. Каждый камень, заложенный в фундамент дома, торчащий на берегу остов теперь уже никому не нужного, отслужившего свой век старенького катера, разбитый на улице сквер, залитый асфальтом тротуар — все, все это какой-то этап в жизни Сероглазки и в судьбах людей.

И эта книга о них, самых разных по характеру и возрасту, но таких похожих по своей страстной увлеченности делом, которому они посвятили свою жизнь.

Эта книга о тех, кто создавал в Сероглазке первую партийную ячейку, закладывал фундамент нынешнего самого крупного в стране рыболовецкого хозяйства.

И о тех эта книга, кто взял из рук своих отцов штурвал и вывел большие колхозные корабли на широкие просторы Тихого океана.